Моя первая терапия с психосоматическим клиентом оказалась очень яркой и запоминающейся. Я не фиксировал содержание встреч. Было их немного, около 15. Содержание наших диалогов воспроизвести не берусь, но некоторые моменты запомнились хорошо.
На приеме мужчина (уже сам по себе это довольно редкий факт), возраст 26-27 лет, назову его Олег. Жалуется на боли в области сердца, страх сердечного приступа.
Разочаровался в традиционной медицине и врачах. Они упорно не хотят признавать факт его болезни. Эта информация является диагностически важной для предположения расстройства психосоматического плана.
Обратился за помощью ко мне по настоянию жены. Жена Олега – психолог. Недобровольный приход является достаточно обычным среди такого рода клиентов. Едва ли вы в психотерапевтической практике будете часто встречаться с клиентами, предъявляющими жалобы психосоматического характера, которые будут обращаться к вам по своей воле. В Международной классификации психических расстройств (МКБ–10) этот момент отмечен как один из диагностических критериев для идентификации данного расстройства: клиенты упорно отказываются принять информацию о психологической природе своего заболевания и всячески сопротивляются работе с психологом или психотерапевтом. Если они и попадают к такого рода специалистам, то уже с солидным «больничным» стажем и большим количеством различных медицинских обследований и экспертиз.
Нужно ли дополнительно говорить о том, с какими установками они приходят к психологу? Чаще всего это недоверие к психологу и ко всем этим «психологическим штучкам». Психолог «только разговаривает» и не ставит никаких диагнозов, не дает указаний, не выписывает рецептов, не назначает процедур. Характер сопротивлений психосоматических клиентов становится понятным, если учесть, что болезнь – это единственный для них способ удовлетворить свои жизненно необходимые потребности – в любви, во внимании, заботе, в отдыхе… Становится понятным, почему они так упорно цепляются за факт своей болезни. Болезни, как правило, выбираются «настоящие» – жалуются на боли в сердце, желудке, других жизненно важных органах.
Во времена Фрейда таких больных называли истериками за их способность сымитировать любую болезнь, для этого им лишь необходимо было знать ее проявления – клиническую картину. Но если в те времена среди истериков «популярными» были неврологические заболевания – параличи, парезы, обмороки, то в настоящее время, истерия, как говорят психиатры, «надела соматическую маску», в качестве мишеней стали выбираться соматические заболевания. И это не удивительно, если учесть то обилие информации медицинского плана в современных средствах массовой информации и удивительные актерские способности истериков.
Олег в этом плане не исключение. По содержанию его жалобы «сердечного характера»: боли в области сердца, неприятные ощущения в области грудной клетки, покалывания, сжимания. К ним присоединяются симптомы психологического плана – страхи, навязчивости, депрессия. В последнее время стали наблюдаться панические атаки. Они возникают внезапно и характеризуются сильной тревогой, Олег боится остановки сердца, инфаркта, удушья, смерти. Социальная жизнь клиента свелась к минимуму. О выезде с друзьями на природу, даже прогулках по городу остались лишь воспоминания. Олег не рискует отлучаться от дома – вдруг возникнет сердечный приступ, а помощи поблизости не окажется. Начал уже подумывать о том, чтобы ограничить пребывание на работе, а может и вообще придется от нее отказаться. На терапию приезжает с тонометром, обязательно измеряет давление несколько раз за сеанс. В плане общения с врачами также наблюдается «классика». Олег десятки раз обследовался у специалистов. Результаты для него неутешительны – врачи упорно не хотят признавать факт его болезни.
Рациональная терапия здесь бесполезна. Олег прекрасно осведомлен о характере своей болезни. Сам активно изучает интересующую его информацию, да и жена активно помогает ему в этом плане. Но здесь, как говориться, знание бесполезно.
С первых минут встречи бросается в глаза инфантильность Олега. Первое внешнее впечатление не обманывает. Олег субъективно воспринимает себя как маленького мальчика. Особенно это проявляется, по его мнению, в присутствии отца. Отец для него – фигура очень авторитетная и даже устрашающая. Понятно, что ни о каком выражении агрессии в его адрес не может быть и речи. В его собственной семье также доминирует жена. Она производит впечатление уверенной, контролирующей, категоричной. Олег же в контакте мягкий, неуверенный.
Проблема невозможности выражения агрессии становится постепенно «фигурной», доминирующей в терапии. Такая трансформация первоначального запроса является достаточно типичной для клиентов, обращающихся за терапией с конкретным симптомом. Симптом – это лишь вершина айсберга, а работать реально приходится со всей глыбой предыдущего опыта клиента. Работа, первоначально сфокусированная на симптоме, закономерно смещается на личность клиента, на его отношения со значимыми для него фигурами. В гештальт-подходе в центр внимания попадает именно содержание отношений. Основным вопросом при этом становится вопрос: как? Каким образом клиент строит свои отношения с другими людьми? Как в этих отношениях он предъявляет свои запросы и удовлетворяет свои потребности?
Симптом, как известно, – это остановленная эмоция. Не проявленная эмоция становится разрушительной на телесном уровне. Известно, что в формировании психосоматического симптома ведущая роль принадлежит непроявленной агрессии.
Основную задачу данной терапии я видел в психологическом взрослении клиента. Взрослость предполагает социальную зрелость, то есть принятие ответственности и собственной автономии. Быть взрослым – это значит быть автономным, принимать ответственность за себя, за свою жизнь и то, что происходит в твоей жизни. Непринятие ответственности приводит к зависимости, которая, как известно, может проявляться к разным объектам, в том числе и к другим людям. Автономия и ответственность же проявляется в принятии собственной идентичности как данности.
Обладать идентичностью – значит осознавать свою психологическую сущность, быть аутентичным по отношению к собственным чувствам, мыслям, желаниям и быть способным предъявлять их другим людям. В переводе на язык гештальта это означает быть в контакте с собой и другими. А для этого необходимо определенное мужество, особенно в той части, которая касается других людей. Иметь мужество на предъявление разных чувств, в том числе и социально неприемлемых – агрессии, злости. Недаром в гештальт-подходе такое большое внимание уделяется агрессии, все мэтры гештальт-терапии, начиная с Ф.Перлза (взять хотя бы его первую монографию «Эго, голод и агрессия»), подчеркивают важность этого чувства для психологического взросления. Если учесть, что агрессия к тому же и важное качество в структуре мужественности, а формирование мужской идентичности предполагает развитие таких качеств, как напористость, уверенность, конкурентность, высокая фрустрационная устойчивость, ответственность, становится понятным, почему в современном мире так сложно быть мужчиной. В этом плане психосоматические болезни выглядят социально более приемлемо, чем тот же алкоголизм.
Известно (в первую очередь из психоанализа) о том, какая важная роль в становлении мужской идентичности принадлежит отцу. Идея об «убийстве» своих родителей, понятно, не более чем метафора. Символическое «убийство» родителя означает факт разочарования в нем, деидеализация. Разочарование в идеальном родителе является важным моментом в процессе взросления ребенка и требует значительной доли агрессии. Расставание с идеальным образом родителя открывает возможность для встречи с ним реальным и выстраивании принципиально новых отношений с ним. В жизненной истории Олега такого рода «свержения с трона» отца не произошло. Отец для Олега до сих пор остается фигурой, вызывающей страх. По словам Олега, рядом с отцом он чувствует себя маленьким мальчиком. Ему и приятно и неожиданно, когда взрослые мужчины, здороваясь с его отцом, протягивают руку для пожатия Олегу.
Достаточно прозрачным в диагностическом плане оказался рисунок Олега. Он нарисовал значимые для себя фигуры в виде различных насекомых. Себя он представил в виде таракана («шустрый такой, бегает от одного шкафа к другому»), свою жену в виде огромной стрекозы («она летает везде»), отца в виде большого паука, стоящего на задних лапах («он бьет себя передними лапами в грудь как Кинг-Конг»), меня в виде жука («он не боится паука, но слишком медленный»). На вопрос чего хочет этот таракан, Олег выдает следующее: «Хочет взобраться на спину жука и пойти на паука».
Основная работа состояла в создании мной условий для осознавания и выражения клиентом агрессии. Первоначально агрессия проявлялась косвенно: от недоверия к психотерапии к обесцениванию меня как терапевта. На данном этапе терапии основной задачей была работа с агрессией в контакте. Работа в рамках этой задачи включала много провокаций с моей стороны. Первоначально Олег не реагировал на них. Через некоторое время он начал позволять себе выражение агрессии в мой адрес. Вначале это проходило вне реального контакта. После очередного сеанса он присылал мне СМС, в котором говорил о том, что злится на меня, потом начал звонить. Позитивная динамика наблюдалась и в его отношениях с женой и отцом. Как новый, необычный для себя опыт Олег описывает свой контакт с отцом: «Я подошел к отцу, постучал ему легонько кулаком в грудь и сказал: «Папа», и при этом не боялся его». Это был новый опыт взаимодействия с отцом. В отношениях с женой Олег стал более чувствительным к своим границам, начал осознавать новые переживания, проявлять больше агрессии в установлении границ. На вопрос, на сколько лет он себя чувствует, отвечает, что на 17-18 лет.
Тем не менее, работа шла не так ровно, как хотелось бы мне. Олег периодически срывался: ложился в больницу на очередное обследование, опять приходил с тонометром (в последнее время уже забытым), даже вызывал прямо на сеанс бригаду скорой помощи. Последние встречи с ним проходили в постоянных жалобах на то, что его никто не понимает: врачи, жена и я тоже ничем не могу ему помочь. Жена также жаловалась, что в последнее время устала от его истерик, ей уже надоело его «просвещать» по поводу его болезни: «Он уже знает о психосоматике больше, чем я, а что толку?». Мои способности к «контейнированию» также были на пределе, все мои действия и слова обесценивались. На одном из очередных сеансов Олег опять начал жаловаться на непрофессиональных врачей, на их нежелание или неспособность его лечить, дальше традиционно для последнего времени следовали обвинения в мой адрес. Все мои предыдущие попытки перевести локус ответственности на Олега за свою жизнь, свою болезнь привычно игнорировались. И я рискнул провести необычный эксперимент, осознавая всю ответственность за свои действия. Приведу наш диалог близко к тексту.
- Ты знаешь, Олег, я думаю, что, скорее всего, ты умрешь.
- Как это … умру?
- Ну, смотри сам, врачи от тебя отказались, признав, что не в силах тебе чем-то помочь. Я также заявляю тебе, что сделал для тебя все, что мог, и сегодня я тебя «выписываю». Так что твоя «болезнь» неизлечима.
Это была наша последняя встреча в контексте данного запроса. Олег ушел от меня злой и больше не приходил. Жене сказал, что я его «выгнал». Встречаясь с его женой, я отслеживал динамику его жизни. По ее словам, он стал каким-то озлобленным и сосредоточенным, копается в книгах, Интернете, составил себе какую-то оздоровительную программу, но жену во все это не посвящает.
Мне довелось еще раз встретиться с этим человеком. Он обратился ко мне по другому запросу. Расспросив его о прежней проблеме, я с удовольствием узнал, что все прежние симптомы исчезли. Впрочем, такие вопросы были необязательны. По тому, как Олег предъявлял свою проблему, как включался в ее решение, и в целом, по характеру нашего контакта, это был совсем другой человек – взрослый мужчина.
Автор: Игорь Ходас
Комментариев нет:
Отправить комментарий